В давние времена один человек по имени Багланбай держал у се­бя верблюдицу — Бозинген. Всем была хороша верблюдица, только вот не было от нее ни разу припло­да. Обратился однажды Багланбай к жителям аула:

— Не дождаться, видно, мне верблюжонка от Бозинген. Не посо­ветуете ли, что делать?

Ничего путного не услышал он в ответ от собравшихся аулчан. Только один мальчик-сирота, жавшийся к порогу, сказал:

Кланяюсь низко сородичам знатным.

Те, кто сиротскою долей отмечен,—

Хватит ли вам, аксакалы, терпенья 

Выслушать речь бедняка -сиротины? 

Если меня не осыпите бранью

Я возвращусь и счастливым, и сытым. 

...Вы Бозинген заберите из стада. 

Пышным ковром ее сразу накройте,

В ноздри проденьте шелковую нитку

И к частоколу поставьте на привязь.

Пусть за ней ходят старик и старуха. 

Пусть ни на миг с нее глаз не спускают. 

Пусть не жалеют любви и заботы.

***

Мальчика речи пришлись всем по нраву. 

Вскоре в аул привели верблюдицу. 

Пышным укрыли ковром домотканным. 

Нитку шелковую в ноздри продели, 

Колышек вбили, резьбою увитый.

Чтобы следили за ней неусыпно.

Прошло двенадцать месяцев, настала пора Бозинген разродиться. И вот в один прекрасный день принесла она верблюжонка, золотоголового, серебробедрого. Обрадовались старик со старухой и пошли бы­ло просить суинши у Багланбая, но попались им на пути аульные про­ныры торговцы.

— Куда направляетесь?

Отвечают им старик со старухой:

— Идем получить суинши у Багланбая. Верблюдица его принесла верблюжонка — золотоголового, серебробедрого. Торговцы в ответ:

- Оттого, что вы пойдете и получите суинши, счастливей станете, что ли? Не лучше ли продать верблюдицу и поделить деньги поровну? А потом и верблюжонка, спрятав его до поры до времени за семью же­лезными замками, продать, когда подрастет.

Не хотели соглашаться старик и старуха, да шутки с купцами пло­хи — пригрозили убить. Тогда делать нечего, пришлось согласиться.

Повели Бозинген на базар, продали караванщикам. Те, привязав к своим верблюдам, повели Бозинген за собой. Плача, тоскуя по оставлен­ному верблюжонку, говорит верблюдица купцам-караванщикам:

С первого дня, как на свет появилась, 

Было одно мне знакомо желанье. 

Все претерпела детеныша ради: 

В знойную пору ковром укрывалась. 

Перьями филина лоб украшала, 

Мучила ноздри шелковою ниткой. 

Всякого встречного слезно молила, 

Чтоб вразумил меня добрым советом. 

Разве ж такого ждала я исхода — 

Проданной быть торгашом на базаре? 

Счастья единственного лишившись, 

Чем заслужила тяжелую кару?

 

Небом безоблачным мне ль любоваться? 

Где мой бота, по нему я тоскую! 

И за чужим караваном ступая, 

Слезы из глаз моих льются на землю, 

Льются из вымени млечные струйки. 

Ведь долгожданного мной верблюжонка 

Досыта я накормить не успела! 

И оттого, что лишилась отрады, 

Черный огонь иссушает утробу, 

Нервы сдают постепенно и млеет 

Тело от нежности неутоленной.

Вечером караванщики остановились на ночлег. Переполненная тос­кой, причитая и плача, обратилась Бозинген к пролетающим птицам:

Вы, что летаете вольно по небу. 

Ты, пустельга, ты, стремительный сокол, 

Утром насытившись кормом-добычей, 

В полдень взмываете в синие дали. 

Где-нибудь, пусть далеко или близко. 

Вам не пришлось ли случайно приметить 

В шумной толпе сироту-верблюжонка, 

Крики которого всем надоели. 

Плачет, страдает, томится который?

«Нет, не видали»,—ответили птицы.

Сокол с летящей вослед пустельгою.

В небе высоком летая кругами, 

Падаешь камнем, завидев добычу,

Ждешь, когда к ней подоспеет хозяин... 

Беркут мой, с крыльями в черных накрапах, 

Ты, из далеких краев прилетевший, 

Видел ли плачущего верблюжонка? 

Может, его продают на базаре? 

Голоден он и никем не ухожен! 

Ты верблюжонка такого не видел? 

«Нет, не припомню»,—ответил ей беркут.

Гордый орел, над землею парящий, 

Тот, кого люди по праву назвали 

Лучшей из птиц и царем всех пернатых, 

Ты не видал ли поникшего в горе 

Вечно тоскующего верблюжонка?

Ты сироту-верблюжонка не видел?

Ты, кому ведомы тайны ночные, 

Мудрый, с глазами горящими филин, 

Издалека прилетел ли к нам нынче? 

Может, ты, филин, и высмотрел где-то: 

Шею свою по-лебяжьи согнувши, 

Плачет в ночи сирота-верблюжонок, 

Криком отчаянным мать призывая? 

Филин в ответ: «Верблюжонка? Какого?»

5200	Нравится Твитнуть